Йосеф Добровский

Чешский филолог (лингвист, литературовед, фольклорист), историк и

просветитель, одна из важнейших фигур Чешского национального

возрождения. Обычно считается основателем славянского языкознания как

науки, ещё при жизни его называли «отцом», «патриархом» славистики. Внёс

основополагающий вклад в изучение старославянского и кодификацию

чешского литературного языка.

Родился близ Рааба (Дьёра) в Венгрии, где служил его отец, вахмистр

драгунского полка австрийской армии Якуб Доубравский; родным языком

Йосефа (получившего фамилию Добровский из-за ошибки в документах) был

немецкий. Семья часто в связи с новыми назначениями отца переезжала из

города в город. Учился в немецкой школе в Бишофтейнице (Горшовском

Тыне), где познакомился с чешским языком. Научился свободно на нём

говорить с 10-летнего возраста (1763) в августинской гимназии в городе

Дойчброд (Немецкий Брод, ныне Гавличкув Брод), затем учился у иезуитов в

Клаттау (Клятовы) в 1767—1769 и на философском факультете Пражского

университета с 1769. В университете привлёк внимание преподавателей

успехами в богословских дисциплинах и умением участвовать в дискуссиях.

В 1772 в Брюнне вступил в новициат ордена иезуитов, готовясь отправиться

миссионером в Индию, но уже в 1773 буллой Климента XIV орден был

распущен, и Добровский вернулся в Прагу, где продолжил обучение уже на

богословском факультете.

Окончив университет, долгое время (1776—1786) был учителем математики и

философии у детей пражского мецената и сторонника идей Просвещения,

президента чешского губернаториума графа Бедржиха Яна Ностица. В этот

период (с 1779) под влиянием другого частого гостя Ностица, Франца

Пельцля, также учившего его детей, Добровский (начинавший научную

деятельность как библеист) занялся исследованием чешских древностей и

литературы. Затем назначен вице-ректором семинарии в Градище (ныне часть

Оломоуца), Моравия; в 1786 принял священный сан, а в 1789 стал ректором.

Добровский участвовал в спорах о положении духовенства, о целибате и был

сторонником церковно-правовых реформ Иосифа II. Кроме того, он с

рационалистической точки зрения критиковал культ св. Яна Непомуцкого. Но

вновь его духовная карьера быстро прервалась из-за внешних причин: в

1790 во всей монархии Габсбургов указом Леопольда II семинарии были

закрыты, и отец Йосеф Добровский вернулся в пражский дом Ностица, занимаясь частным преподаванием и

научно-общественной работой. В 1792 пражское Королевское общество науки

отправило его для сбора и изучения славянских рукописей, похищенных из

Праги шведами во время Тридцатилетней войны, в Стокгольм, Або, Петербург

и Москву; учёный посетил на обратном пути также Варшаву и Краков.

За короткий период пребывания в России Добровский смог ознакомиться

примерно с 1000 древних рукописей. Работал в библиотеках Петербургской

академии наук, Александро-Невского монастыря, в собрании Святейшего

Синода (куда по указу Екатерины II в 1791 были собраны древние рукописи

из монастырей по всей России) и в частных коллекциях, в том числе в

московском собрании графа А. И. Мусина-Пушкина. В 1793 совершил также

научное путешествие по Венгрии, Австрии и Италии; постоянно бывал в

рабочих поездках по Чехии и Моравии. Опубликовал отчёт о шведско-русской

командировке: «Litterarische Nachrichten von einer Reise nach Schweden

und Russland» (1795).

В том же 1795 году психическое здоровье Добровского пошатнулось, во

время помрачения рассудка он сжёг несколько рукописей, в том числе свой

словарь лужицких языков. Граф Ностиц поселил своего друга в небольшом

особняке у Лихтенштейнского дворца — так называемом доме Добровского (в

1947 перед зданием поставлен памятник учёному). К 1803 Добровский

полностью выздоровел. В дальнейшем он жил в Праге или в замках Ностица и

другого приятеля, аристократа Чернина, продолжая активную научную

деятельность. В 1828 поехал в Брюнн изучать тамошнюю библиотеку, заболел

там и умер.

Кроме историко-филологических изысканий, занимался также ботаникой

(Entwurf eines Pflanzensystems nach Zahlen und Verh?ltnissen, 1802).

Вклад в науку

В область научных интересов Добровского как историка входили

кирилло-мефодиевистика, вопрос прародины славян, средневековая чешская

историография. Он обнаружил и опубликовал значительное количество

древних исторических и филологических источников, разработал методику их

описания и исследования. Как историк Добровский одним из первых в

славянских странах последовательно применял критический метод по

отношению к содержащейся в источнике информации, разделял легендарные и

собственно исторические сведения; имел репутацию «резкого и

беспощадного» критика. Классическим образцом этого метода послужили его

«Критические опыты очищения чешской истории от позднейших вымыслов»

(цикл статей, 1803—1819). В национальной истории важнейшим периодом

считал гуситский, хотя к деятельности таборитов относился отрицательно.

Занимался изучением Библии и гебраистикой (опубликовал несколько

еврейских рукописей Торы и греческих — Евангелия, исследовал их

датировки; с библеистических штудий началась его научная деятельность).

Написал исторические очерки чешского языка и литературы; историю

литературы довёл до 1526. В 1780-е издавал сборники «Богемская <и

моравская> литература». Добровский внёс большой вклад в выявление по

рукописям древнейшей формы письменного языка славян — старославянского

языка; выпускал общеславистические сборники «Славин» (1806—1808) и

«Слованка» (1814—1815), в 1813 издал один из первых опытов

этимологического словаря славянских языков, а в 1822 опубликовал на

латинском языке Institutiones — старославянскую грамматику. Занимался

исследованием глаголицы и глаголических рукописей. Предложил первую

классификацию современных славянских языков. Подготовил большое

количество учеников, работавших в Чехии и Германии, с поздним кругом

Добровского (конец 1810-х) был связан выдающийся славист словацкого

происхождения Павел Шафарик.

Добровский был также самым авторитетным знатоком славянского фольклора и

этнографии среди своих современников. Он сразу отнёсся скептически ко

второй из подделок своего ученика Вацлава Ганки — Зеленогорской

рукописи. Твёрдая позиция учёного, расценившего манускрипт как

«очевидный подлог», отрицательно повлияла на репутацию Добровского среди

чешских патриотов (Юнгманн даже назвал его, в знаменитом письме к

Антонину Мареку от февраля 1823 г., «славянствующий немец»), однако

исследования второй половины XIX века подтвердили его правоту.

Просветительская и общественная деятельность

Добровский участвовал в основании в 1784 Королевского (чешского)

общества наук (возникшего на базе кружка просветителей, собиравшихся в

особняке графа Ностица на Малой Стране), а в 1818 Национального музея в

Праге. Вёл педагогическую деятельность, читал бесплатные курсы

славистики кружку молодёжи, с 1792 несколько лет преподавал лужицкие

языки. Его деятельность способствовала росту чешского национального

самосознания, и он пользовался огромным авторитетом среди деятелей

национального возрождения («будителей»), в большинстве своём его

непосредственных учеников, однако лично в политической составляющей

этого процесса он участия почти не принимал (исключением можно считать

речь в честь коронации Леопольда II в 1791, где Добровский подчеркнул

роль славянских народов как неотъемлемой составляющей австрийской

державы, косвенно выступив против политики интегризма и германизации,

преобладавшей при Иосифе II).

Трудно переоценить вклад Добровского в судьбу современных ему чешского

языка и литературы. Он опубликовал грамматику и несколько учебников

чешского, а также составил большой чешско-немецкий словарь. В 1795 он

предложил ввести в чешский язык вместо традиционной силлабики

силлабо-тоническое стихосложение, то есть провести реформу, аналогичную

реформе М. В. Ломоносова. Сподвижники Добровского (Пухмайер, Юнгманн), а

затем поэты первой половины XIX века пытались (некоторые не без успеха)

воплотить эту идею в жизнь, но в целом силлабо-тоника в чешской

литературе не прижилась.

Добровский выдвинул концепцию, согласно которой литературный чешский

язык должен ориентироваться на язык XVI века — «золотой эпохи» Чехии;

изменения времён австрийского владычества он считал «порчей языка» (сама

общепринятая периодизация истории чешского языка принадлежит опять же

ему). Этот взгляд возобладал у чешских просветителей и впоследствии

привёл к появлению двух параллельных регистров языка — литературного,

более архаизированного, и «общего чешского», близкого к разговорной речи

и в некоторых отношениях сильнее отражающего немецкое влияние. В отличие

от своих учеников, Ганки и Юнгманна, Добровский не занимался активной

пропагандой чешского языка, предпочитая сам писать по-немецки и на

латыни (лишь в последние годы он написал несколько статей по-чешски).

Распространённое мнение, что он знал чешский язык плохо, ошибочно; он

лишь скептически относился к его будущему как языку всей науки и

культуры (ему приписывают фразу «Оставьте мёртвых в покое»), а писать

по-немецки было полезнее для международного престижа нарождавшейся

славистики.

Добровский активно поддерживал международные контакты, в том числе с

Россией. В 1800-е-1810-е переписывался с А. Х. Востоковым, А. С.

Шишковым и Н. М. Карамзиным (последний включил классификацию славянских

«наречий» по Добровскому в «Историю государства Российского»), был

избран иностранным членом Петербургской АН и Вольного общества любителей

русской словесности в 1820.

Добровский и «Слово о полку Игореве»

Добровский был одним из первых исследователей «Слова о полку Игореве» в

зарубежной Европе. Он чрезвычайно высоко ценил это сочинение («Поэма об

Игоре, рядом с которой ничего нельзя поставить!») и считал, что русские

публикаторы «совершенно не поняли» «Слово», предлагал филологические

исправления к ряду первых русских изданий. Ряд исследователей

предполагает, что Добровский видел погибшую в 1812 рукопись «Слова», так

как в 1792 работал в Москве с собранием А. И. Мусина-Пушкина. Он

руководил работой над первыми переводами «Слова» на чешский (своих

учеников Й. Юнгмана, В. Ганки, Й. Мюллера, С. Рожная), сообщая им

сведения о погибшей рукописи, об ошибках писцов, о её датировке.

В 2003 американский историк Эдвард Кинан выдвинул гипотезу, согласно

которой Добровский сочинил «Слово» около 1793 (допускается как

сознательная мистификация, так и стилизация без цели обмана),

ознакомившись во время пребывания в России с Задонщиной, Ипатьевской

летописью и Псковским апостолом 1307 г. (основными древнерусскими

памятниками, демонстрирующими сюжетную и текстуальную связь со

«Словом»). Затем текст был якобы переслан Добровским в Россию и по его

указаниям получил распространение (никаких фактических доказательств

этой передачи не приводится). Во время последовавшей психической болезни

Добровский мог, согласно Кинану, забыть своё авторство (якобы поэтому он

делал из «Слова» выписки в своих записных книжках, ссылался на него как

на подлинный текст и т. п., а также добивался разоблачения подлога

Ганки). Данная гипотеза сама по себе выглядит во многом предпочтительнее

выдвигавшихся скептиками ранее: Добровский, в отличие от иеромонаха

Иоиля и А. И. Мусина-Пушкина, кандидатуры которых предлались А. Мазоном

и А. А. Зиминым в качестве возможных авторов «Слова», был

филологом-славистом, причём первоклассной по тому времени квалификации,

был профессионально знаком с древними рукописями и фольклором. Тем не

менее эта версия, по-видимому, должна быть отвергнута.

Один из главных доводов, приводимых критиками Кинана (А. А. Зализняком,

О. Б. Страховой, В. М. Живовым) заключается в том, что «Слово»

соответствует языковым нормам XII века в гораздо большей степени, чем

лингвистические работы Добровского, ещё содержавшие, по понятным

причинам, некоторое количество неточностей. С другой стороны, поздние

орфографические и диалектные особенности, присутствующие в «Слове» и в

ряде других славянских рукописей, вообще никак не упоминаются в работах

Добровского, ориентирующихся прежде всего на старшие памятники;

множество грамматических явлений трактуются в «Слове» иначе, чем в

основополагающих «Institutiones» чешского лингвиста (изданных через

двадцать с лишним лет после появления рукописи «Слова»). Таким образом,

если считать поэму об Игоре произведением Добровского, то придётся

предполагать, что он в период, когда историческая лингвистика только

делала первые шаги, самостоятельно открыл несколько десятков сложнейших

языковых явлений, до которых наука дошла лишь на протяжении двух

последующих веков, и при этом никак не отразил это в своих последующих

печатных работах и даже сохранившихся рукописях (а часто и указал там

вещи заведомо неверные). Существуют также серьёзные доказательства

первичности «Слова» по отношению к «Задонщине». Ссылки на якобы

обнаруженные в «Слове» богемизмы, гебраизмы и другие слова позднего

происхождения, приводимые Кинаном, как показывают его критики,

несостоятельны.

---

Читайте:
Йиржи Гут-Ярковски Йехезкель Ландау Иржи Рашка Иржи Пароубек Иржи Килиан